ПОСЛЕДНИЙ ЗУЁК
		Ермил Задорин

ГЛАВА XXVIII,
в коей Терентий Долгомудов становится Ересиархом, а полковник Абих выступает в поход на стригольников.

За неприступными стенами Гадомища Генька Бочаров зализывал раны. С утра до самого вечера, под неусыпным оком Санки Бугрова, стригольники заняты были ратными учениями. Гремел барабан, а Санка претолстой дубиною колотил по спинам нерадивцев. После учений всякому давалась чарка зелена вина, самые отличные уединялись на ночь с отроками, - сотню их для любовных утех стригольникам отдал мильёнщик Терентий.
Но ни палкой, ни лаской не мог унять Генька глухого ропота.
- Сгиб посланник Астрофилов...
- Повержен кумир Перунов...
- Товарищи наши за уды повешены были... - слышалось отовсюду.
Что делать, что делать, - сверлила Геньку неусыпная мысль. Ночами он вымеривал скорым шагом покой, где совсем недавно вместе с Мишуткою Страховым строил он планы завоевания Поморья и создания Царства Беловодия. Ничего не вышло...
Что делать?... И вдруг Геньку осенило, - вспомнил он недавний свой разговор с Долгомудовым, аккурат после того, когда разъярённый Ересиарх лишил его глаза. Пущай Терентий станет посланцем Астрофиловым! Терять толстожопому нечего, пущай ебёт мальцов да надувает щёки, - у него это хорошо получается. А Генька, тем временем, былую силу и власть над стригольниками обретёт.
Утром стригольные полки строились на площади. Терентий оправлял перья, натыканные в сраку. Голый, жирный, с крохотной пипиской под необъятным животом, измазанный в курьи говны, он был нелеп и отвратителен.
- Перья не держут, - жалился мильёнщик.
- Дык, ежли гузно разъёбано, - ухмыльнулся Генька, - Тебе не перьев туды, тебе кляп коняжий вставлять надобно.
- Ну ты, блядь! - взорвался мильёнщик, - Поговори у мене! Чрез минуту велю тебе живым на кол Перунов вздеть!..
- Ладно, ладно, - извиняй, горячий поморский парень!... Слова поперёк ему не скажи. Ну, давай, Терентьюшка, ни пуха! - и Генька вышел на балкон. Трубы загнусили, вдарили бубны.
- Именем Перуна-сраколюбца! - возгласил Генька, - падите ниц пред Посланцем Астрофиловым! Убоитесь шматины претолстыя!
Терентий, выпятив жирную сраку, явился стригольникам. Еретики взвыли.
- Люб вам Терентий Долгомудов? - возгласил Генька.
- Люб! - ревели стригольники.
- Почитайте в нём Астрофил-Птицу Пежую! И убоитесь шматины Перуновой!
Холуи долгомудовы выгнали две сотни отроков в драных рубашках.
- Ебите их, верные слуги мои! - взревел мильёнщик. Терентий хорошо знал, чем потрафить своим жополюбивым подданным. С коняжьим ржанием полезли стригольники на дрожавших отроков и зачали пользовать их во все дыры.
Долгомудов самодовольно оглядел Геньку.
- Заворачивай сраку! - зареготал вдруг мильёнщик.
- Чиво?! - блеснул Генька единственным оком.
- Чиво-чиво! - передразнил Терентий, - Еть тебе хочу, холоп! Радуйся - попользует ття Астрофил-Птица в лице моём! Али, Генька, тобе шматина Перунова лакомей? Гри, не стесняйся!...
Только теперь, когда стражники направили на него острия рогатин, понял Генька свой просчёт, но делать было нечего. Матерясь вполголоса, спустил Генька порты и, кряхтя, стал пред мильёнщиком в препорцию.

А в ожившем после изгнания нечестивцев Архангел-граде, тем временем, встречал полковник Абих гонца от самого Государя. Князь Склепов, приняв у офицера грамоту, торопливо сломал печать и погрузился в чтение. Лицо его засияло.
- Что есть отписаль гозудар? - напряжённо глядел на него полковник Абих.
- Ведомо мне учинилось, - читал князь вслух, - о зелой виктории, что при Архангел-граде одержана супротив воров лихих, ихменщиков и еретников богохульственных. Великую похвалу говорю полковнику Абиху и секунд-майору Склепову, зело за молодцов своих радуюсь и повелеваю: еретников и воров изничтожить без всяческова пардону, а буде запросят - чинить сыск про ихнее воровство, еретничество и всяческое бесчинство супротив веры хрестьянской. Пётр.
- О-ооо! - поднял довольный немчурка палец, - Ебитт муттер! Гозудар до нас похвала иметь!
Чли письмо государево перед всем строем. Солдаты кричали ТУра!У и бросали вверх шапки. Бросил и Санка Рохлин на радостях свой треух - токмо не смог доглядеть, куда упал тот, а покуда искал, - приделали треуху Санкину ноги. Да не шибко горевал зуёк о потере - бежал к Михайле рассказать ро милость государеву.
- Надо ебит звер в звоём дирка! - самодовольно повторял немец-полковник князю Склепову, производя смотр своего пополнившегося новыми людьми войска. Из Костромы пришёл полк инвалидов, из Москвы - семь сотен черкас и казаков, из-за Камня - три тысячи ясачных самоедов, в шубах из мамонтовых шкур, с костяными стрелами в лубяных колчанах, верхом на мохнатых оленях.
Со всего Поморья стекались мужички, вооружённые чем попало - кто со старой пищалью, кто с претолстой берёзиной, иной с заржавелой рогатиной, а другой с единым засапожным ножом. Их было, без малого, сорок тысяч - никто не считал, бо прибывали мужички пёстрыми толпами и приваливали к ранее прибывшим. Шли они мстить за свои проебённые сраки, но больше, конечно, за несметной добычей, которую, знали, были полны закрома стригольного Гадомища. Запасались мешками да верёвками, штоб добычь увязывать, а мужики побогаче снаряжали телеги, да не одну: кормщик Холмогорский Евстратий Хуев снарядил ажно двадцать пять и всю команду своего карбаса с ними выслал.
- Даёт Господь поживиться верным слугам своим от богатства еретическова! - объяснял пузатый Евстратий, - Не можно такова времени даром упустити. Не на един год корма себе в единый день добуду!
Не мог нарадоваться полковник Абих на бесчислые толпы русских мужиков, пополнявшие его войско:
- Каждый хочьет поможить великий гозудар! Все есть такой велики патриотус! Матт тфой ебит - чем долше живу ин Руслянд, тем болше есть мой удифлятся!
- Как жеть, любят они великова государя! - скептически отвечал немчурке секунд-майор, - ежли б не побили мы супостатов в Архангел-граде, а сами от них смерть приняли, - тады б патриотусы сии нам драных подштанников - и тех не оставили бы, штоб срамоту у мёртвых прикрыть!
От великого скопления ратных людей в Архангел-городе стала ужасная дороговизна на все продукты пропитания, и во всякий миг грозил наступить голод. Мешкать с выступлением полковник Абих больше не мог. Выступили сразу после обеда. Спереди шли, указывая путь, Михайла и отец Никон, назначенный приказом полковым батюшкой. После победного приступа, отстегнул Абих от груди серебряную медальку, полученную за Бог весть какую кампанию, - сего он сам уже не мог вспомнить, - и повесил на рясу святого отца.
- Видал? - тыкал Никон в награду, - Немец, немец, а храбреца русского уважил!
Колонна растянулась не на одну версту. Во главе шагали привычные к бранным трудам сивоусые инвалиды. Штыки блестели на солнце. Поморская голытьба плелась позади. Черкасы и казаки горланили песни про хлопцев та дивчин, солдатушки затягивали про своих жён - заряжёны пушки, на привалах самоеды звенели варангами. Костры трещали под закопчёнными котлами, - все вместе лопали из них перловую кашу, сдобренную свинячьим салом или рыбьим жиром.
Весть о движении государевых войск очень скоро дошла до стригольников. По рекам, по торным дорогам высылал Генька Бочаров заставы - глядеть за движением воинским. Да не зря казачки Кутак-Антропова, вместе с которыми Михайла отправил Санку с Васяткой, рыскали по окрестностям, внезапно появляясь то впереди, то позади, то справа, то слева по ходу движения Абихова войска. Один из стригольных отрядов, сунувшийся было отбить обозы, был изрублен казаками в капусту, а пойманного живьём еретика доставили к князю Склепову, исполнявшему, по поручению полковника, обязанности начальника разведки.
- Эй ты, блядина стригольная! - возвысил голос секунд-майор, - Где Генька Бочаров - а ну, сказывай!
Стригольник мрачно улыбался, - майор не сдержался и ткнул его кулаком в рожу.
- А Вы, вашество, о нево рук не марайте! - подошёл Михайла, до того времени точивший меч, - Прикажите костерок подпалить, али мудами ево в кучу мурашиную сунуть - дык, живо заговорит!
- Пожалуй, действительно, будь по-твоему! Эй, сотник! - крикнул князь казацкого командира, - Накажи своим молодцам, - пущай огоньком мудачину прижгут малость, - штоб язык ево сраный развязался.
- Слушаю, однака! - осклабился, блестя огромной серьгою в ухе, Кутак-Антропов, - Ай, подпалим!
На стригольнике будто не стало лица.
- Не погуби, батюшка! - заревел он, бухаясь перед князем на колены, - Всё скажу, как есть скажу! Слал нас Генька Бочаров, штоб, значится, вас пощипывать на подходе, а как дойдёте вы до крепости Астрофиловой, - штоб, значится, мы взад ворочались, за стены. У Геньки-та народу с пять тыщ станется, а пушек, может, што с полста будет, а припасу всякова ратнова не на един год сыщется, - тако сам он, Генька, пред нами хвастался, говорил, што у Государя супротив нево ни которой силы не станет, а всякую силу бранную он, как есть, побъёт!
Мрачнел князь, слушая рассказ стригольника. Едва ли две с половиной тысячи солдат и казаков у них набиралось против пяти тысяч обученных бойцов, сидевших за стенами неприступной твердыни. Толпы голытьбы архангелогородской лишь для обозной и осадной службы годились, но никак не для штурма. И выдержат ли мужички, ежели стригольники, Боже упаси, сами нападут на них? Кампания, по всему, обещала быть нелёгкой.
- Однако, - подумал про себя Склепов, покачал головою, - Михайла! - крикнул, - Стригольник мне больше без надобы! Делай с ним чево хошь!
- Ай, попотешимся! - ухватил Михайла еретика за бороду и поволок к своему шалашу, по пути распуская на портах верёвку...
Мрачное Гадомище показалось, наконец, впереди. Бойцы приободрились, ожидая скорого боя. Кутак-Антропов воровато стрелял очами:
- Много добра прячут, однака! Моя знает, - слыхала от начальник, однака!
- Разнесём, на хуй! - вопили поморцы, - Труби на приступ! - и безначальная голытьба, позабыв о неделях похода, кинулась к Гадомищу. За ними солдаты, разворачиваясь побатальонно в стройные шеренги, под барабанный бой, выходили из леса. Вместе с ними, с мечом в руке, шагал и Михайла.
- Конечно, што первый ряд идти хужее всего, - хрипел Василий Щедрин перепитым горлом, - Как хватят, к примеру, черти нерусские картечами, али бонбу кинут, - ить враз человек с полста побитые падают. Ну, там ишшо побежишь, докуда по новой заряд не дослали, - а те, которы побиты, - им ничего, летят уже до Господа.
Как Шлиссельбурх брали, - я как чичас помню! - "Робяты! - полковник наш кричит, - Не посрамимся!" А чиво срамиться? От полка нас живыми не больше сотни осталось. И тут ишшо ядро летит, - аккурат прямо в полковничью голову! Голову снесло, а остальное туловище постояло для примеру и - бултых!..

глава двадцать девятая

к оглавлению

!!!почитать другие произведения сычей!!!

написать свое мнение в гостевой книжице