Через соловецких монасей передал отец Никон безрадостную весть о взятии Архангел-града Государю русскому, и беспокойно дожидались храбрецы прихода войска, что побьёт жестоких еретиков. Татьянку отправили к тётке в Москву вместе с монашьим обозом, - немало слёз было пролито при прощании, немало слов сказано.
С боевыми товарищами Санкой и Васяткой, незаметно сделавшимися Михайлиными зуйками, колесил он по лесу, бил стригольные разъезды, разведывал пути и тропки через леса и самые гиблые топи. Из мужичья с Кержацкого погоста сколотил отец Никон дружину во имя Святого Осафья и громил с ним долгомудовы обозы и стригольные отряды. Взбешённый Генька послал супротив доброго попика Санку Бугрова с сотней конных и четырьмя орудиями.
В полдневный жар стригольники в душных зипунах держали путь мимо приветной речки Переплюйки. Санка, уверенный в силах, разрешил бойцам искупаться. Весело гомоня, бежали стригольники к реке, шумно бросались в её прозрачные прохладные воды. При конях и оружии остался един недовольный часовой. С берега осыпал он весёлых товарищей отборной бранью, на которую никто не обращал внимания. Стригольники не заметили даже, как рухнул стражник с перерезанным горлом и, став на берегу, оперясь на пищаль глядит на них с укоризною добрый батюшка.
- Хватит бесив радовать! - зычно вскричал Никон, - Пора пред Господом ответ содержать! Ополоумевшие стригольники бросились к берегу. Первому из них Никон точной пулею отстрелил болтавшийся между ногами сморщенный отросток, по остальным из пращей, луков и самострелов зачали бить мужики. Суровые крестьяне хватали пищали стригольников и палили по врагу неумелой, но тяжкой рукою. Скоро всё было кончено. Уцелевших пленников приказал добрый попик посадить голыми сраками на муравьиные кучи.
- Посиди, чадо любезное, - говорил тако, крепко затягивая верёвку, - Помысли о мудрости Господней. Мал мураш, - а, вить, его Всевышний без милости не оставляет, обеспечивает пропитанием, - подумай, чадо, докуда тебе мураш до кости не изгрыз...
- Солдаты, солдаты идут! - прибежал к Михайле взмыленный Санка, - На Архангел-город сбираются!
Впереди пёстрого и не шибко людного войска, верхом на тощей кляче ехал тощий немец в сером мундире с закатанными по локоть рукавами и в куцем паричке. Блестели стёклы очков, надувая щёки, немец извлекал однообразныю мелодию из губной гармоники. То был полковник Карл-Фридрих-Готлиб-Кристиан-Андреас барон фон дер Абих.
- Либер фатер командир, Крестьян Карлыч! Глядите-ко! - старый солдат Василий Щедрин в сивых усах и в войлочном колпаке указал на Михайлу, Санку и Васятку.
- О, зер гут! Еретикен-Штригольникен! - прокричал немец, хватаясь за шпажку.
- Свои мы, хрестьяне, Ваше скобродие! - ухватился Михайла за ворот рубахи, - Во, - крест свят!
- Наши, наши! - весело гомонили солдатики.
- О, я смотреть - ви есть крабрий русиш партизанен! - обрадовался немец, - Ви знайт дорога на Архангельсбурх!
- Точно так, Ваше скобродие! - отвечал Михайла, - Это мы знаем!
На пути войско Абиха заняло после недолгого боя Долгомудово подворье. Во фланг ринувшихся на солдат холуям, ударила дружина отца Никона. В руках наших очутился огромный запас продуктов и воинских припасов. Множество отроков - пленников ужасного подворья вырваны были из лап сраколюбцев. Две сотни пленных ярыжек без жалости повесили на окрестных деревах.
- Нах Эрценгельсбурх! - выдернул Абих тонкую шпажку.
- Ура командиру! - кричали бойцы.
Михайла шагал рядом со старым солдатом Васильем Щедриным. Смолил Василий трубочку-носогрейку и прищуренным оком примечал всякую красоту в природе, во всякой малой веточке, в звонкой пичуге, без умолку свистевшей нехитрую песню, в травинке, ёжившейся под круглым Солнцем, в земле усеянной рыжими иглами.
- Ох, красота... - говорил Василий певуче, - Она, вить, жестокая штука. Помню, было дело под Нарвою... Поссать мне приспичило. Вышел подальше в поле до ветру, отлил всласть - и округ загляделся... Травыньки, цветочки, жук пузатый ползёт, бабочки пёстрые - благодать! Думаю, чиво нам, скотам, без драки не живётся?.. Стою так, ебало аж раззявил, - а той порой свейцы бонбу пустили - аккурат, значится, в нашу палаточку! Корешей моих, шесть человек, всех в клочки разметало! Вот, братец ты мой, что, значится, в жизни бывает!..
С помощью монасей и поморцев, погрузился отряд полковника Абиха на карбасы и струги и с попутным ветром пошли на Архангел-город. Крепость встретила наших крепким пушечным боем. Корабли ответили. Ядра пенили грозную гладь моря. Думали, на шлюпках пустить десант, но ядро в щепы разбило самую резвую шлюпку.
- К берегу подобраться днём никак не можно! - кричал в ухо Абиху секунд-майор князь Склепов, командир вологодских инвалидов, - Ночным временем лучше диверсию учиним - на шлюпках охотников пустим, - нехай плацдарм возьмут!
- О, я, я! Зер гут! - кивал головою немец, - Надо выбират зольдатен!
Выбирать было делом нелёгким, - всякий рвался в бой. Секунд-майор взял Василья, две дюжины казаков вместе с сотником, лихим калмыком Кутаком-Антроповым, десяток мужичков из отряда батюшки и солдат - ровным счётом пятьдесят человек.
- Возьмите миня, Ваше скобродие, - стал Михайла упрашивать Абиха.
- Найн! Ти есть отшень кляйн, юнге, - подбирал немец слова, глядя на Михайлу снизу вверх, - Млеко на тфой жопа... найн, голова нет обсихаль!... Ти свой дьело дьелал зер гут!... Ауфвидерзеен!
- Возьми-и-и-те, - загундосил Михайла, - Мне тятька, кады жив ишшо был, место тайное указывал, где к берегу пристать надёжнее!
- Возьми, Крестьян Карлыч, - заступился отец Никон, - Отрок зело смышлён, не пожалеешь.
- Точно так, херр оберст, - поддержал секунд-майор Склепов.
- О, я, я! - смягчился немец, - Как хотеть угодно. Как есть звать тьебя, дубьина?... Я хотеть сказать, деть-ина!
- Михайла Ломоносов, Ваше скобродие! - отрапортавал юнец по-солдатски.
- Гут, Михель! Ступай! Ночь была темна, как око - в небе ни звёздочки. На стенах неровно плясало пламя редких факелов. Пять шлюпок отошли с полночными склянками в сторону грозной твердыни. Михайла показывал, куда править, и сам налегал на длинное весло. Как кошки по древу, неслышно взбирались бойцы по каменным стенам.
Скоро ножами сбили часовых, взялись за спящих пушкарей. Кривоногий казак запалил бочонок со смолою - её думали лить на головы осаждавших. Пламя было сигналом для наших судов. На стене, тем делом, уже кипел бой. Из города бежали стригольники. Их приветили картечью из захваченных орудий.
Суда подошли к берегу. Солдаты прыгали в воду, где по пояс, а где и по грудь, и с рёвом "Ур-р-ра-а-а!!!" устремлялись вперёд. Пушки с кораблей кидали через стену бомбы, выбивавшие целые шеренги стригольников. Андреевский стяг взвился над главною башнею.
Первая неудача мало смутила еретиков. Они подтащили не менее сотни орудий и начали беспрерывный обстрел захваченных укреплений. Вскорости от чуда ратной инженерии остались только перепаханные ядрами валы, на которых громоздились остатки, некогда грозного частокола. Из-за них огнём отвечали наши. Остаток ночи прошёл в яростной перепалке.
Багровое солнце, сквозь дым и копоть, едва успело осветить землю, как взорам христианских воинов явилось зрелище величественное и ужасное сразу. С трёх сторон по мостам и понтонам к крепости двигались три блестящих, нескончаемых человечьих потока. Войско топорщилось тысячами копий, ветер трепал цветные хоругви, в лад гремели стригольные барабаны. Впереди явился Генька Бочаров на вороном коне, в шлеме с султаном из петушьих перьев. Он махнул кривою саблею, - и стригольники бросились в атаку, на ходу паля из ружей и ручных мортирок. Немец, страшно матерясь, колотя шпажкой по солдатским спинам, бегал вдоль строя, требуя стрелять только по его команде.
Ближе и ближе подходили еретики. Слышно было, как срывались с их уст страшные проклятия, а иные, остановившись на миг, вываливали из портов в нашу сторону срам.
- Матка ваша вибит! - кричал немец, - Огон!
Залп сотен мушкетов и нескольких пушек был губителен. Передние ряды стригольников отхлынули, но набегавшие сзади давили передних, - всё смешалось в единую кучу, среди которой стали рваться бомбы, пущенные с кораблей.
Абих махнул шпажкою:
- Ура! Ура! Постоим за муттер руссиш зьемля! За вьера православен!
Штыковая атака смела стригольников. Они бежали до самого берега Двины. Генька, матерясь, рубил беглецов, но поделать ничего не мог. Если бы не стригольные пушки, резанувшие по преследователям картечью, - быть еретикам тут же битыми наголову.
Отбиваясь из ружей, солдаты, казаки и поморцы отошли к спасительным развалинам. Стригольники гнали новые силы для удара. Полковник Абих, матерясь, распоряжался у пушек. Струги и карбасы вошли в Двинское устье, огрызаясь из орудий на стригольную пальбу.
Трубы и рога загнусили из стана жополюбивых.
- Вас ист дас? - вертел головою немчурка.
- Не могу знать, херр оберст! - изумлялся вслед секунд-майор Склепов.
- Не иначе, самый Ересиарх ихний препожаловал, - разъяснил батюшка Никон, засыпая в мушкетон отборно крупной дроби.
- Астрофил!!! Астрофил!!! - ревели еретики, - Бей пиздолюбцев!
Мишутка Страхов, с перьями в сраке, явился пред войском. Стригольники валили по мосту вслед за своим вожаком, и ничто уже, казалось, не могло их остановить. Мишутка бесстыдно выпятил сраку и плясал воинственный танец. Оружие посыпалось из рук оторопевших бойцов.
- Анчихрист... Анчихрист, - как завороженный повторял, зачарованно Василий Щедрин.
- Моя баюсь, однака! - закричал, скаля зубы, калмык Кутак, - Баюсь дурак кусать моя будет!
Напрасно Михайла и Никон пробовали растормошить оторопелых товарищей, - ничто не помогало.
- Братцы, бежать надобно, братцы! - сам не свой, вопил Василий Щедрин.
- Что это есть, рот твой бить?! - влепил невозмутимый немец пощёчину Василью, - Стоять крэпко! - полковник выхватил тлеющий фитиль из рук оторопелого канонира и поднёс его к небольшой медной мортирке, заряженной бомбой.
Не иначе, Господь направил руку полковника, - бомба ударила прямо в то место, где бесновался голый ересиарх. Когда рассеялся дым, всеобщему взору открылась огромная воронка, вкруг которой среди кусков человечьих тел корчились ещё живые стригольники. От самого Мишутки не осталось даже мокрого места. - Хуячь! - заорал во всю глотку Василий Щедрин.
- В штыки! - скомандовал князь Склепов, - Ура! В штыки!
- А-ааай! - завизжал казачий сотник, - Секим башка!!!
Еретики, видя гибель своего вождя, в паники бросились бежать. Мост, переполненный массой стригольников, не выдержал, с жутким треском разламываясь посредине. Сотни живых и задавленных еретиков посыпались в воду. Бомбы корабельных орудий рвались между ними. Вода стала красной от нечестивой крови.
Солдаты били, рубили, кромсали сбившихся в гурт еретиков. Никон, набычив багровую шею, руками разорвал надвое кинувшегося в бегство стригольника. Мощное ТУр-р-рраа!!!У гремело, не переставая. Даже ночь не остановила боя, - нет, не боя уже, но избиения не успевших сокрыться еретиков. Уцелевшие от казней и пыток горожане помогали своим защитникам. К вечеру следующего дня Архангел-город был очищен от стригольной сволочи. Горожане, рыдая, привечали своих замызганных освободителей.
На площади, пред обгорелым, осквернённым собором, мужички деловито сколачивали длинные виселицы. Пленённые стригольники стояли тут же и глядели угрюмо на эти приготовления. Среди убитых и пленных выглядывал Михайла главных врагов своих - Геньку и Терентья-сраколюбца, но тех нигде не было.
И точно - после гибели Ересиарха, мгновенно оценив обстановку, Генька с полком Сынов Астрофиловых на сытых конях быстро покинул поле боя. Терентий Долгомудов с лучшими холуями, казною и гаремом из оскоплённых отроков, сопутствовал Геньке. Путь их лежал к Гадомищу...
Середь площади валялся поверженный кумир языческого божка с бесстыдно торчащей елдой. Народ в гневе хотел разбить святыню нечестивых на куски и истопить их по выгребным ямам, но полковник Абих сего не позволил. Выставив при кумире часового, он объявил во всеуслышание, что идол, по окончательном разбитии стригольников, свезён будет в Сам-Питерсбурх для Кайзер-Куншткамеры.
По обычаю поморцев, после жаркой баньки засели ирои за честное пирование. Хлебнувший из поднесённой архангелогородцами братины пьянова мёду, немчурка Абих скоро окосел и затянул, пущая петухов, зонг про "Свой камераден". Секунд-майор Склепов, человек бывалый в Европах, вторил своему командиру. Михайла мигал лукаво сидевшему насупротив брательнику, а Санка дулся, словно красная девица, и тёр, недовольный, болевшую попку...

глава двадцать восьмая

к оглавлению

!!!почитать другие произведения сычей!!!

написать свое мнение в гостевой книжице