ПОСЛЕДНИЙ ЗУЁК
		Ермил Задорин

ГЛАВА XXVI,
в коей Государь Пётр Алексеич узнаёт, с гневом, о взятии Архангел-града ордами стригольными, и об ужасах, стригольною сволочью супротив хрестьян творимым.

Белые дымы, поминутно, вздымались вкруг обширного поля среди Малороссии - ядра летели, казалось, неспешно, вой их нарастал до чудовищного, они врывались в сухой чернозём и лопались с треском. Усатые солдаты в полинялых мундирах лениво глядели на вражью сторону. На холме под бой барабанный явилась пёстрая толпа генералов.
- Государь, штоб глаза мои лопнули! Государь! - зашептались герои Нарвы, Шлиссельбурга и Лесной.
Государь Всея Великия, Малыя и Белыя Руси Пётр Алексеевич ничем почти, кроме гигантского роста и нескладной фигуры, не отличался от своих генералов, - наоборот, камзол его был прост и почти не украшен золотым шитьём, лишь Андреевская звезда украшала его впалую грудь. Раздвинув морскую подзорную трубку, царь оглядывал поле будущей битвы, готовой стать беспримерной в славной гиштории сражений.
Бранный румянец показался на щеках Петра. Он отставил оптику и произнёс, обводя рукою ряд суровых редутов:
- Отсель грозить мы станем свеям!
- Ура, мин херц! - отозвался любимец Петров, Алексашка Меншиков, - Эх, наладим пушечки и учиним супостату препорцию Марсову!
- Зело славную зададим анператору свейскому выволочку, - продолжал Государь, - Сей Каролус пардону не ведает, попрёт напролом! Вот тут ево и приветить надобно! Брюс, Боур и Репнин по левому флангу станут! А другие птенцы гнезда моево, окромя Алексашки, - на правом...
Пыль показалась вдали, - всадник во весь опор нёсся прямо к Петру. Свеи оживились, - пушки их били по всаднику, не переставая.
- Гонец, мин херц! - вскричал Меншиков, - С которую же вестью, интересно!
Пётр сломал печать на измызганном пакете. Чело его мрачнело.
- Фортецию Архангелогородскую воры взяли... - сурово произнёс он, - Негоцианство побили, товары пограбили!.. Ворота градские супостату без всякого бою открыты были!.. Блядь! Слыхали?!. - налитыми кровью глазами он оглядел генералов.
- Покарать нужно воров! - высунулся Меншиков, - Войско слать надобно.
- Войска нет... - отвечал Государь, - Кого послать можно?..
Репнин попросил слова.
- Говори, што там.
- Дозвольте, Ваше Величество, - в Вологду недавно немчурка один, полковник Абих, выслан был за свой всевечный похуизм. Пошлите ему указ да сотню казачков, - пущай сберёт по Вологде да где иттить будет, инвалидов гарнизонных и прёт на Архангел-город. Не думаю я, штоб с ворами шибко уж воевать пришлось: нажать разок, они и разбегутся. Даже и будь у нас войска, так думая, слать их супротив супостатов внутренних смысла нет - сразу просекут свеи, што в державе нашей не всё в ладе. - Быть по-твоему, - слегка утихомирился царь, - и тут же, на барабане, на клочке серой бумаги обгрызанным пером зачал писать указ в Вологду...

...Собаке и смерть собачья: тех стрельцов, что сдали город стригольникам, еретики приветили по-своему - отпежили в сраку по первое число, отчего многие убогие годами ратные старички протянули ноги. Тысячи пленников через болота погнали к Гадомищу. Под присмотром стригольных надзирателей наладили они гати и потащили в град кумира Перунова. Страшен был этот путь, - ослабелых и больных добивали тут же, резали горло широким ножом и оставляли умирать в жестоких судорогах.
Среди Архангел-града возвели еретики новое Святилище, к которому согнали всех уцелевших жителей. Понуро стояли горожане, ожидая новых мучений и каверз. В окружении сынов Астрофиловых явился Мишутка Страхов - гол, измазан помётом, бесстыдно виляя обвислою сракою. Генька Бочаров с бубном, изукрашенным всяческим непотребством, чья колотушка представляла собою резанную из древес хуину с мудами, Санка Бугров в харе скоморошьей, в скоморошьем колпаке в бубенцах и заплатах, Терентий Долгомудов в волчьей шубе шли следом.
- А-а-ааа!!! Племя поганное, никоны зловонючие!!! - заблеял Ересиарх Извести ваше семя надобна!..
Царствию великому Беловодию кладу я начало нынь! Порушу твердынь вражию!!! - и костлявый палец Мишутки вытянулся в сторону собора во имя Николы Мирликийского, - Возведу Палаты Астрофиловы, тыщщи лет длиться Царствию Беловодию!... Вознесёт Астрофил-Птица три тыщщи верных на звезду Денницу, на поляны свои Астрофиловы!... Ломайте храмину паскудскую, крушите её!... Топчите ногами образы мерзкие! Веселите Астрофил-Птицу Пежую!!! Изведите крамолу!!! А-а-а-ааа!!! Блядословие!!!
Мрачные стригольники стали толкать в спины сгрудившийся народ:
- А ну, давай, ефиопы, ногтьми ломай непотребство сие вавилонское! Аль не слыхали, чиво батюшка Михал Ларионыч велел!
Завыли в толпе бабы, глухо заропотали отроки, зажимавшие руками проебённые зады. Шаг ступила толпа в сторону храма и в ужасе отхлынула.
- Ишь, чиво еретики удумали! - пркричал кто-то. Сверкая единственным оком, Генька Бочаров подскочил к толпе:
- Ломай, блядье отродье, не то всем башку поотрубаю! - и тут же исполнил свою угрозу, оттяпав секирой голову ближайшему дядьке в драной рубахе.
- Не попустим поругания, православные! - закричал мужичнока с подбитым глазом, похожий на церковного служку, - Бей их, котов щучьих! Всё едино помирать!
- Лучше смерть примем, нежли еретикам здеваться позволим! - высоким гласом подхватил отрок в первой бороде, - Круши их!
И толпа навалилась на стригольную сволочь, Бой был неравным - что сделаешь голыми руками супротив бердышей да пищалей!... Загремели выстрелы. Крик погибавших наполнил воздух. Сотни мирных архангелгородцев недвижимы легли на суровых каменьях. Но и немалое число нечестивцев было растоптано и разорвано в клочья. Перепуганный враг выкатил пушки. Конница кинулась топтать безоружных. Иным удалось вырваться из стригольного кольца и бежать в окрестные леса.
Разозлённый Мишутка повелел бить из пушек по храму. Генька сам подносил фитиль к орудиям. Враг норовил сбить ядрами кресты. Сбитый купол покатился под вой жополюбцев, будто срубленная голова... Сыпались камни, подымая облаки густой пыли. Но Господь не попустил нечестивым вовсю наслаждаться победою - когда стена рухнула, под нею нашли свою гибель три сотни сынов Астрофиловых.
Три дня спустя, устроил Мишутка игрища Даждьбоговы. На заклание к Перуну влекли не только отроков, - скрученных по рукам и ногам, израненных, чёрных от копоти и крови, чудом выживших волокли Вовку Хлудова и полковника Боровкова.
- Вздрочил Астрофил-Птица Пежая шматину свою! - возгласил Ересиарх пред толпою стригольников, - Почнёт муды врагам своим урывати! Волоки изменщиков Перуновых, никоновых выблядков! Ужо! Ужо! Повертятся-то на колотушке Перуновой, на шматине Даждьбоговой! Ужо! Урвет Астрофил-Птица Пежая муды с хуями!
Отпежив хорошенько Боровкова и Хлудова, их бросили к подножию кумира.
- Ужо, ужо, - заскрипел Мишутка зубами, подскочив к пленникам. - Ужо взденет вас Ярило-та на елду вздроченную!
- Ну-ну, вонючка! - отвечал Вовка Хлудов в глаза ересиарху. - Отойди подале, больно-то вони от ття, мудило!
- Чиво, чиво, блядь? - Мишутка аж подпрыгнул. - Ужо урвет Астрофил-Птица поганый языць твой, и хуину претолсту тте в рот вденет! Слышишь, блядь, глас Перунов? Зачал Даждьбог в муды звенеть!
Подошедший Генька Бочаров пинком в яйца повалил Вовку наземь, а обезумевший Ересиарх принялся топтать его ногами.
- Ужо, блядина, ужо повертишься на колотушке-то Перуновой, ужо почнёшь вопиять - токо позно, позно, блядища-то, станет. Отрекись, блядь, от веры своей, отрекись! Не то урвет Астрофил-Птица муды твои! Воздай почесть Перунови, хуине Даждьбоговой, мудям Ярилиным, пиздище Мокошиной!
- Пошел на хуй! - просипел Вовка в кровь разбитым ртом и плюнул прямо в ебло Мишутке. Жрецы подхватили его. Ересиарх махнул кремневым ножом - и в ужасе закричал Вовка, глядя как багровое пламя жадно сжирает отхваченный у него хобот.
- Видал, видал, блядь, како пежит Перун врагов своих? - подскочил Мишутка Страхов к полковнику Боровкову.
- Поклонись, блядища, мудям Перуновым! Выкуси шматины Астрофиловой!
- Есть един Господь и един Всевышний! На них уповаю! - бесстрашно отвечал воевода. Мишутка махнул кремневым ножом...
- А-аааа, курение сладкое, блядищи, блудники! - пищал Ересиарх, - Пизда, пизда настает отступникам от веры отеческой! Урвал Перун мудищщи-та! Урвал у ворогов своих! Волею Велеса - бога скотьего! Вденьте козлищ на шматину Перунову!
Урватый мудами Боровков визжал, как резанный, а тою порой четыре здоровенных стригольника, подняв его за руки и за ноги вздели под звуки бубнов и дуд на раскалённую коллотушку. Страшно закричал воевода и кричал не переставая, на одном звуке, докуда шматина идола не вылезла у него изо рта. Стригольники стащили уже бездыханное тело с орудия убийства. Наступил черёд Вовки Хлудова последовать вслед своему начальнику. Он попробовал вырваться, но десяток дюжих стригольников навалился на отважного сотника, и Вовка завертелся, вздетый на раскаленный стержень. Ему пришлось много тяжельше - смерть не была скорой, как у Боровкова, до самого свету мучился он, вздетый на Перунову шматину - ругал матерно окружавших его стригольников, хрипло пел стрелецкие боевые песни, стонал, когда становилось совсем плохо, покуда не затих вовсе.
Пять сотен отроков архангелогородских сделались воинской добычей Терентья Долгомудова, - щедр был Мишутка к мильёнщику, чьей помощью захватил Архангел-город. Чтоб потрафить Ересиарху, велел мильёнщик всех отроков мудями урезать, а уды снесть и сжечь на алтаре Перуновом. Вывалив из мотни кляп, обезображенный хуерыком, свиными очами оглядывал Терентий дрожавших перед ним юнцов.
- Зело хощу на мальчонку слазить! - склабился мильёнщик, скребя рукою волосню на мудях, - Ну-ткось, холуи мои любезныя! Загните-ка ефтова! - и жирный палец ткнул в грудь кудрявого мальчонки. - Леп я тобе? - пыхтел потный мильёнщик, пользуя беззащитного отрока, скрученного двумя свирепыми холуями.
- Леп, дяденька, зело леп! - сквозь слёзы, всхлипывая, повторял мальчонка, наученный холуями: за всякое другое слово пригрозили прихвостни Долгомудовы отдать несчастного стригольникам для игрищ.
- Следущева подавайте! - вопил Терентий, ногой отбрасывая несчастного в сторону. Другая жертва готовилась занять его место.
Страшно безобразничали стригольники по Архангел-городу: жгли, грабили, насильничали, убивали. По окрестным лесам с собаками отлавливали беглецов - разрывали деревьями, натыкали на сучья, урывали уды детородные... Стон и плачь велик стоял на всём Поморье...

глава двадцать седьмая

к оглавлению

!!!почитать другие произведения сычей!!!

написать свое мнение в гостевой книжице