Сколько хватало глаза - текла на Архангел-град река полков стригольного войска. Слух терзал грохот бубнов и литавр, гнусавый глас самар и волынок, скрип телег, крик коней и верблюдов, топ тысяч и тысяч ног. Плескал ветр бесчислые хоругви и знамены с ликами ужасного Астрофила - оскал зубовен и елда вздроченная.
Разбойные карбасы бежали по Двине и Белу Морю, долгомудовы холуи ладили ружейный запас, неприметным образом готовили лазы и рубили дыры в палисадах, клали солому и порох к городовым стенам и башням.
Невеликая крепостица Маковец, стоявшая на подступе к граду, пала без всякого приступа - стригольные толпы истоптали её ногами в несвежих онучах, со всеми защитниками и воинским припасом в порошок. Единый стрелец Алексашка Меринов смог отсидеться за калиновым кустом и принесть невесёлую весть к воеводе Боровкову. Как не спешил стрелец, - весть порядком уже запоздала: кругом обложили Архангел-город стригольные орды.
Поморцы, за летним временем, как один, были в море. Во граде оставались токмо недужные, старые, да малые ребятёнки - самая лакомая добыч для сраколюбцев-стригольников. Архангельски стрельцы глядели на стригольников с градских забрал со страхом. В бранях сие толстопузое войско преуспевало мало, всё норовило по кустам отсидеться. Вот и тут стрельцы подумывали, - а ну, как стригольников не трогать, можа, што они тоже их трогать не станут? Холуи долгомудовы время даром не теряли - крутились на стенах, сулили казну и девок архангелогородских, коли стрельцы на сторону супостатову перекинуться. И уговаривать долго не пришлось.
Генька Бочаров, водитель стригольной рати, не спешил со штурмом, - помнил, что должен был град стать столицею Беловодия, градом Астрофиловым. Тёмною ночью сразу в разных концах отворились со скрыпом врата, и стригольники хлынули в беспокойно спавший город.
Только сотня Вовки Хлудова не перекинулась на вражью сторону.
- Д-дда я, блядь, всяк-кова пса за яйца привешу! - заикаясь, ярился перед строем усатый сотник, - Мне п-похуй! Пущай Государь наш - мудак и уёбище, - а вить, мы, р-робяты, ему в честной службе присягали и по присяге той должны биться честно, не щадя живота своего! Х-хуй с ним, с П-петрушкою! - Вовка никого не боялся, - За Русь встаём, робяты, за веру православную! - и он истово, двумя перстами, положил крестное знамение.
- Вестимо, батька! - отвечали отцу-командиру бородатые стрельцы, - Ты ж нам, Вовка, завсегда был пуще тятьки роднова! Не боись - не посрамим! За веру хрестьянскую помирать не страшно!
И уж от кого точно не ожидали подобной прыти, - скинул воевода Боровков паричок и куций немецкий кафтанишко, выволок из ларца заветнова крепко пахнувший табачищем, особо для моли насыпанным, красный стрелецкий зипун, и вместо убогой шпажонки перепоясался кривою турецкою саблей, едва не в полтора собственных роста.
- Властью, мне от Государя данной, приказую - стоять супротив воров накрепко! - дул полковник розовые щечки, а потом проговорил про себя - Экая пакость, однако, што бороды у мине нетути!
Ещё Алексашка Меринов, маковецкий горевестник, пожелав биться супротив стригольников упросился в сотню к Вовке Хлудову:
- Стреляю я отменно, ваше сковородие, - показал Алексашка на свою пищаль с длиннющим стволом, - Точно, што супостат пощупаю!
- Д-давай! - хлопнул Вовка стрельца по широкому плечу.
Засели в приказной избе, приспособленной нарочно на против нежданного налёта врага - окошки-бойницы, крутые узкие лестницы, крохотные двери с огромными засовами. Как же кляли такой порядок бедняги-челобитчики, обивая здешние пороги, стуча лбами в низкие притолоки, спотыкаясь на высоких ступенях. А как костерились приказные крючки в душных и темных келиях, силясь разобрать коряво писанные челобития. Но едва ли думал мудрый строитель о том, как мало окажется у твердыни защитников, как велик и беспощаден будет враг!..
На стригольников, опъяненных легкою победой, будто опрокинули ушат ледяной водицы! Вонючая толпа с хохотком да гомоном рванула на приступ - стрельцы подпустили стригольников поближе и грянули в упор. Алексашка Меринов из своей пищали ловко сбил знаменщика - и хоругвь с елдой Астрофиловой рухнула наземь. Еретики отхлынули, оставив перед избою полтора десятка трупов. Прячась за домами и заборами, за опрокинутыми телегами, враг открыл по избе яростный огонь. Стрельцы огрызались - не часто, но метко.
Ураганная пальба стригольников тоже была безрезультатна, - в Вовкиной сотне появились пошли раненые и убитые. Приходилось таиться. Стригольники, чуя, что огонь стрельцов ослабел, решились на новый приступ - подпустив их вплотную, стрельцы грянули дружным залпом, а Вовка Хлудов с десятком своих самых отчаянных храбрецов рванул на вылазку.
- Пизда!!! - орал сотник в исступлении, изрубая в капусту очередного еретика, - С-суки!!! П-ппопомните, с-суки, ярость стрелецкую!
О неожиданном упорстве горстки стрельцов доложили Геньке Бочарову. Глаз его замотан был чёрною повязкой, шрам налился кровью.
- Пушками истолките пиздолюбцев! - распорядился он, посылая к приказной избе Санку Бугрова.
Бой, тем временем, продолжал полыхать. Стригольники раздобылись лестницами и уже карабкались к бойницам и на крышу. Сквозь оконца стрельцы сбивали еретиков пиками и бердышами. После особо удачного удара, случалось, вся лестница, густо увешанная стригольной сволочью валилась навзничь. Общий вой сопровождал такое падение, сраколюбцы срывались, с треском ломая себе шеи, руки и ноги. Дюжина стригольников, подхватив толстенное бревно вроде тарана, кинулась к дубовым воротам приказной избы. Они счастливо избегли залпа из окон, но в самый миг, когда готовились вдарить, ворота отворились сами собою, и из них явился коротышка-полковник. Разрядив пистоль в одного из стригольников, саблею он снёс головы ещё двум, а остальные разбежались сами собою, попав напоследок под пули стрелецких пищалей.
- Пушки, пушки везут! Покажем пиздолюбцам! - долетели до оборонявшихся радостные крики еретиков. Белый колпак Санки Бугрова замелькал среди их рядов.
Орудия заговорили, заплевались каменными ядрами, разнося в крошку стены приказной избы. Стрельцы хоронились в испуге, а стригольники подкатывали пушки ближе и ближе. Два метко пущенных ядра в щепы разнесли дубовую дверь. Алексашка Меринов, изловчившись, метким выстрелом сразил пушкаря, готового снова поднести к орудию горящий фитиль. Соскочивший с коня Санка Бугров сам хладнокровно поднёс огонь, и воющее ядро вдребезги разнесло голову замешкавшегося Алексашки.
Пушки продолжали бить, не переставая, неся с каждым попаданием смерть и разрушение. Почуявшие кровь, стригольники кинулись на новый приступ. Вовка Хлудов, с головы до ног заляпанный своею и вражьей кровью, с пеной, густо облепившей губы и усы, поднялся им навстречу.
- Отсосите, выблядки! - зарычал он, привечая сабельными ударами набежавших стригольников.
- Хуёв на рожу!!! - ревели вслед отцу-командиру уцелевшие стрельцы.
Что это был за бой, что за рукопашная, какая лихая рубка! Не хватит ни слов, ни красок на эту героическую и преужасную картину! Стук сабель, хрип, вопль, богохульства и проклятия! Кровь хлестала ручьями, летели на стороны клочья человечьего мяса, страшно хрустели разрубаемые кости, катились, вылупив бессмысленные очи, снесённые молодецкими ударами вражьи головы. На двадцать восьмом или сорок третьем стригольнике - счёт никто не вёл! - сломалась Вовкина сабля, верная подруга во многих кровавых переделках и битвах, взятая сорок лет назад под Синбирском у убитого разинца. Вовка орудовал уже подобранным бердышом, липким от крови, - он кромсал, кромсал, кромсал без остановки потных, вонючих стригольников в синих кафтанах, снова и снова вздымая вверх привычным движением одеревенелые руки.
Израненный полковник Боровков по земле катнул под ноги стригольникам круглую бомбу и за вспышкой жёлтого пламени потерял сознание. Блаженно улыбаясь, он представлял, по странной прихоти угасающего сознания, государя Петра Алексеича верхом на пятнистой свинье, куряща длинную трубку, кладуща на старинный манир - двоеперстно - крестное знамение и награждающа, будто, ево генерал-аншефа Боровкова, великим орденом Андрея Первозванна, а на ём, на генерал-аншефе, окромя кургузого немецкого полуперденчика - нет более никоторого одеяния.
Стригольная сарынь внезапно отхлынула - и тотчас полдюжины пушек в упор грянули по уцелевшим в суматошной рубке стрельцам картечью. Изъязвленные свинцовым крошевом, богатыри валились на бурую от пролитой крови площадь. Когда дым рассеялся, никто уже не встал навстречу стригольной сволочи.
- Отпезыл Астрофил-Птиса вгагоф сфоих! - поправляя колпак, радостно прошепелявил Санка Бугров, - Нефите вефть до Геньки Бочарова и до Мифутки Стгахова!!!
Палили долгомудовы холуи склады, кораблики и лабазы купцов-архангелгородцев, тащили красный товар и мягкую рухлядь. Терентий тёр свои жирные руки, исчисляя барыши, хозяином которых он стал в един день через свое великое блядство.
- Был я самый богатый в Земле Поморской мильёнщик, - щерил Терентий гнилые зубы. - А теперь впятеро богаче, чем до сего был, стану. В Архангельском городе токмо мои пристани останутся, токмо ко мне прибегать будут купцы заморские. Какой товар взял! Какие меха взял! - тряс он груды соболей, белок, лисиц, бросал себе под ноги штуки китайского шелку и персиянского бархату.
Генька Бочаров сбирал по городу захваченный воинский припас. Добыча стригольничья оказалась немалой: одних пушек взято было две дюжины, без счету ружей, бердышей, сабель - их волокли стригольники охапками, валили на возы, что представил для похода Долгомудов.
А с возов брали цепи, веревки, коими крутили руки многочисленным полонянникам, что должны были стать жертвою Перуна и неуёмных страстей стригольничьих. Скалил чёрные зубы Терентий Долгомудов:
- Слышь, Генька, отберу-тко я себе мальчонок в зуйки, которы поусадистей, дабы еть при большем смаке можно!
- Коих Мишутка назначит, тех еть и станешь, гниложопый, - беззлобно, будто и не было меж ними того ночного разговору, посмеивался в ответ Генька Бочаров. - Батька наш твоих премногих трудов не забудет!

глава двадцать шестая

к оглавлению

!!!почитать другие произведения сычей!!!

написать свое мнение в гостевой книжице