- Мы, вить, к тебе по делу, - начал Наставник, отодвигая опустевшую чашку из-под узвара.
- Да ты без дела не приходишь, - обтёр батюшка потное лицо, - Сказывай.
- Зуйка мово знаешь?
- Как жеть! Василья Ломоносова сын - тятьку евонного холуи долгомудовы сгубили, на позорище, псам на корм кинули. Я, вить, его и схоронил, - многие добро Васильево помнили, а срака у всех играла, - никто не посмел!
- Надо бы нам с Долгомудовым поквитаться.
- Легко сказать! Кругом Долгомудова - ярыжки да холуи... За жопу его не возьмёшь!
- Ежли кого за жопу брать, так Мишутку Страхова!...
- Тише! - оборвал Никон, поднеся палец к губам, закончил шёпотом, - Вить, здесь и стены с ушами.
- Время приспело, Никон.
- Я понимаю.
- Ну, и чиво присоветуешь?...
- А чиво... - поскрёб Никон в обширной бороде, - На святки в Холмогорах бои кулашные бывают, - завсегда на их холуи долгомудовы иройствуют. Пожалуй, что начнём с малого - начистим-ка им ряхи на кулашном бою! Народу оно приятно будет!
- Хитёр... - покачал головою Наставник.
- Немец хитёр - он тебе и в бутылку насерет!... Мы нашим скудным умишком дошли. Точно говорю, Савелий, надо бы попробовать! Выгорит!
Ночь Михайла не мог спать - всё думал, как явится он в родные свои Холмогоры, из которых бежал три года тому назад, где полёг его тятька, и как станет мстить он за отцову смерть. Отец Никон храпел басом, шуршали по стенам тараканы, вторил батюшке Наставник.
- Етить твою мать! - кинул Михайла в батюшку валяным сапогом. Тот примолк ненадолго и скоро завёлся с пущею силой.
Заутро все трое стали на лыжи и зашагали к Холмогорам. Не спешили. С высокого холма оглядели привольно раскинувшиеся село. На площади, пред церковью во имя Блаженного Василия, страдальца Мангазейского, уже было черно от народа. Временем доносился шум и гомон - бои кулашные уже начались.
- На-кось, глотни! - достал Наставник скляницу с настоем человек-корня. Михайла хлебнул, поморщившись.
- Что, крепка? - мигнул отец Никон, из-под ряски доставая зелёный штоф, - Ниччё! Покрепче бывает! - не отрываясь, батюшка осушил бутыль и кинул её далеко в снег.
- Ну, Савелий, таперя я горы ворочать способный!
В заметённом снегом стожке припрятали лыжи и незаметны прошли на площадь. Плотным кругом окружали мужики бьющихся. Пар валил столбом.
- Под душу, под душу поддай! Промежду рогов ему двинь! - доносились крики.
- А ну, пусти, блядун! - ругаясь, палицей Никон раздвигал толпу.
Михайла поспешал вслед попу и Наставнику - да вдруг остановился, широко разинув хавало. Среди народа, величава, со щеками, натёртыми свёклой, в парчовом кокошнике, шитом индейским каменьем, стояла девица в собольей шубке. Песнь Песней Соломонова зазвучала в голове Михайлы. Крик, шум, тычки, запах зелена вина, - всё пропало, была только она, спокойная и неприступная.
- Михайла! - крикнул было Наставник отставшего зуйка, оглянулся, увидел, улыбнулся. - Пущай его, - только и сказал обернувшемуся Никону, - Дело молодое... Весь в тятьку свово пошёл! - Што, девица, ищешь с кем перепехнуться! - грязно зареготал какой-то косматый, вонючий холуй, облапя жирными лапищами Михайлову красавицу.
- Пусти, охальник! - в негодовании вскричала та. Холуй раззявил смердящую пасть, - но не успел сказать ни слова, рухнув наземь, давясь собственными зубьями. Как ветер налетел Михайла и сокрушил негодяя. Холуй пробовал подняться, но Михайла подскочил и коротким движением, с хрустом, свернул ему шею.
- Так с кажным будет! - прокричал он девице, увлекаемый в толпу Наставником.
- Пошли, пошли, - волочил зуйка лесовик, - Покамест дружки евонные не налетели.
Сокрушив очередного врага, претолстый холуй ревел во весь голос, стоя среди круга. Битого уволакивали за ноги, мужики гомонили, славя своего ироя.
- Кто выйдет супротив Геньки Зуя?! - заблеял старичонка, - судья и распорядитель на кулашном бою.
Наставник не успел раскрыть рта, как Михайла, скинув чапан, вышел на середину круга. Генька Зуй, полутора сажен ростом, с презрением оглядел отрока.
- Размажь яво, Генька! - взревела толпа, - Натяни зуйка!!!
- Ну, пизда тебе наступила! - процедил великан сквозь зубы, и двухпудовый кулак его махнул в воздухе. Михайла легко ушёл от удара. Генька Зуй замахнулся по новой. Михайла ударом руки отбил удар, - лицо Геньки исказила гримаса боли.
- Я разъебу ття в клочки!!! - страшно заорал он, безоглядно бросаясь на Михайлу. Отрок двинул его кулаком в муды, Генька взвыл и рухнул на колени. Михайла ногою пнул Зуя в еблище ещё раз, - тот опрокинулся на спину и лёг без движения.
- Ах, блядь! - пинком откинув расторопного старичонку, в круг влетел приятель Геньки Зуя - Колька Балдуй, - Сдохнешь у мене, залупа!...
- Отсоси! - с таковыми словами Михайла отскочил и ногою ударил Кольку по почкам, по мудям, в еблище, кулаком саданул в грудь, так что затрещали рёбра. - Балдуй рухнул прямо на своего начавшего шевелиться дружка.
- Он, вить, наших бьёт! - зарычали долгомудовы холуи и всей шоблою двинули против Михайлы.
- Приспел наш час! - с гиком кинулся Никон на помощь Михайле, страшной своей палицей сбивая на землю холуёв. В стороны брызнули кровь и мозги из разлетавшихся в куски черепов. Треск костей и вопль погибавших наполнили воздух.
- Во имя Осафьево! - Наставник лихо засвистал соловьиным посвистом, выхватив из-за пазухи боевой цеп, кинулся на врага. Холуи валились на землю десятками, оружие вращалось в руке лесовика с такою бешеной скоростью, что увидеть его было невозможно, - только свист, стук и треск костей доносились непрестанно.
- Сюды, сюды! - блеял старичонка, - Кажите батюшке нашему Терентью Африкантычу, что здесь супостаты ево! Палите по ним!
И точно - в руках явившихся к полю боя холуёв были мушкетоны и пищали. Град свинцовый хлестнул из двух дюжин стволов, - но скорее молнии выхватил Наставник из-за спины блестящий меч и единым взмахом отбил все пули - скрюченные и расплющенные, они посыпались на окровавленный снег, как обгоревшие бабочки. Устрашённые холуи дали плеща. Но радоваться ещё было рано, - густая толпа долгомудовых холуёв, катя перед собою пушку, забитую картечью, гремя бердышами и пищалями, стремилась к площади. Силы были неравны.
- Ну, делаем ноги! Айда, батюшка! - махнул рукою Наставник.
- Чешем, давай!
Пули свистали сзади, втыкались в бревенчатые стены ближе и ближе. Злой заряд картечи из мушкетона в щепы разнёс палицу отца Никона.
- Ах, етить вашу мать, прости мене, Господи! - ругнулся батюшка. Спасаясь от пуль, друзья свернули в проулок. Ободрённые холуи наддали ходу. Проулок был узок, - кругом высоченные заборы и глухие стены с крохотными слепыми окошками.
- Попались, мудачьё! - весело взревел за спиною холуй, - Ладь пушку, хуячь!
Выстрел грянул, орудие заволокло дымом. Тройной заряд картечи вылетел, оборотясь во всеразящее облако. Но мигом раньше - растворилась в бесконечном заборе крохотная калитка, в которую, сбивая друг друга с ног, ввалились Никон, Михайла и Наставник. Дверца захлопнулась, задвинулся тяжёлый дубовый засов.

глава одиннадцатая

к оглавлению

!!!почитать другие произведения сычей!!!

написать свое мнение в гостевой книжице